Щелкунчик и Мышиный Король (Часть 2)

БОЛЕЗНЬ
   
    Когда Мари очнулась после глубокого забытья, она увидела, что лежит у себя
    в постельке, а сквозь замерзшие окна в комнату светит яркое, искрящееся
    солнце.
   
    У самой ее постели сидел чужой человек, в котором она, однако, скоро узнала
    хирурга Вендельштерна. Он сказал вполголоса:
   
    - Наконец-то она очнулась...
   
    Тогда подошла мама и посмотрела на нее испуганным, пытливым взглядом.
   
    - Ах, милая мамочка, - пролепетала Мари, - скажи: противные мыши убрались
    наконец и славный Щелкунчик спасен?
   
    - Полно вздор болтать, милая Марихен! - возразила мать. - Ну на что мышам
    твой Щелкунчик? А вот ты, нехорошая девочка, до смерти напугала нас. Так
    всегда бывает, когда дети своевольничают и не слушаются родителей. Ты вчера
    до поздней ночи заигралась в куклы, потом задремала, и, верно, тебя
    напугала случайно прошмыгнувшая мышка: ведь вообще-то мышей у нас не
    водится. Словом, ты расшибла локтем стекло в шкафу и поранила себе руку.
    Хорошо еще, что ты не порезала стеклом вену! Господин Вендельштерн, который
    вынимал у тебя из раны застрявшие там осколки, говорит, что ты на всю жизнь
    осталась бы калекой и могла бы даже истечь кровью. Слава богу, я проснулась
    в полночь, увидела, что тебя все еще нет в спальне, и пошла в гостиную. Ты
    без сознания лежала на полу у шкафа, вся в крови. Я сама со страху чуть не
    потеряла сознание. Ты лежала на полу, а вокруг были разбросаны оловянные
    солдатики Фрица, разные куклы и пряничные человечки. Щелкунчика ты держала
    в левой руке, из которой сочилась кровь, а неподалеку валялась твоя
    туфелька...
   
    - Ах, мамочка, мамочка! - перебила ее Мари. - Ведь это же были следы
    великой битвы между куклами и мышами! Оттого-то я так испугалась, что мыши
    хотели забрать в плен бедного Щелкунчика, командовавшего кукольным войском.
    Тогда я швырнула туфлей в мышей, а что было дальше, не знаю.
   
    Доктор Вендельштерн подмигнул матери, и та очень ласково стала уговаривать
    Мари:
   
    - Полно, полно, милая моя детка, успокойся! Мыши все убежали, а Щелкунчик
    стоит за стеклом в шкафу целый и невредимый.
   
    Тут в спальню вошел советник медицины и завел долгий разговор с хирургом
    Вендельштерном, потом он пощупал у Мари пульс, и она слышала, что они
    говорили о горячке, вызванной раной.
   
    Несколько дней ей пришлось лежать в постели и глотать лекарство, хотя, если
    не считать боли в локте, она почти не чувствовала недомогания. Она знала,
    что милый Щелкунчик вышел из битвы целым и невредимым, и по временам ей,
    как сквозь сон, чудилось, будто он очень явственным, хотя и чрезвычайно
    печальным голосом говорит ей:
   
    - Мари, прекрасная дама, многим я вам обязан, но вы можете сделать для меня
    еще больше.
   
    Мари тщетно раздумывала, что бы это могло быть, но ничего не приходило ей в
    голову. Играть по-настоящему она не могла из-за больной руки, а если
    бралась за чтение или принималась перелистывать книжки с картинками, у нее
    рябило в глазах, так что приходилось отказываться от этого занятия Поэтому
    время тянулось для нее бесконечно долго, и Мари едва могла дождаться
    сумерек, когда мать садилась у ее кроватки и читала и рассказывала всякие
    чудесные истории.
   
    Вот и сейчас мать как раз кончила занимательную сказку про принца
    Факардина, как вдруг открылась дверь и вошел крестный Дроссельмейер.
   
    - Ну-ка, дайте мне поглядеть на нашу бедную раненую Мари, - сказал он
   
    Как только Мари увидела крестного в обычном желтом сюртуке, у нее перед
    глазами со всей живостью всплыла та ночь, когда Щелкунчик потерпел
    поражение в битве с мышами, и она невольно крикнула старшему советнику суда:
   
    - О крестный, как ты гадко поступил! Я отлично видела, как ты сидел на
    часах и свесил на них свои крылья, чтобы часы били потише и не спугнули
    мышей. Я отлично слышала, как ты позвал Мышиного Короля. Почему ты не
    поспешил на помощь Щелкунчику, почему ты не поспешил на помощь мне, гадкий
    крестный? Во всем ты один виноват. Из-за тебя я порезала руку и теперь
    должна лежать больная в постели!
   
    Мать в страхе спросила:
   
    - Что с тобой, дорогая Мари?
   
    Но крестный скорчил странную мину и заговорил трескучим, монотонным голосом:
   
    - Ходит маятник со скрипом. Меньше стука - вот в чем штука. Трик-и-трак!
    Всегда и впредь должен маятник скрипеть, песни петь. А когда пробьет
    звонок- бим-и-бом! - подходит срок Не пугайся, мой дружок. Бьют часы и в
    срок и кстати, на погибель мышьей рати, а потом слетит сова. Раз-и-два и
    раз-и-два! Бьют часы, коль срок им выпал. Ходит маятник со скрипом. Меньше
    стука - вот в чем штука. Тик-и-так и трик-и-трак!
   
    Мари широко открытыми глазами уставилась на крестного, потому что он
    казался совсем другим и гораздо более уродливым, чем обычно, а правой рукой
    он махал взад и вперед, будто паяц, которого дергают за веревочку. Она бы
    очень испугалась, если бы тут не было матери и если бы Фриц, прошмыгнувший
    в спальню, не прервал крестного громким смехом.
   
    - Ах, крестный Дроссельмейер, - воскликнул Фриц, - сегодня ты опять такой
    потешный! Ты кривляешься совсем как мой паяц, которого я давно уже
    зашвырнул за печку.
   
    Мать по-прежнему была очень серьезна и сказала:
   
    - Дорогой господин старший советник, что за странная шутка? Что вы имеете в
    виду?
   
    - Господи боже мой, - ответил Дроссельмейер, смеясь, - разве вы позабыли
    мою любимую песенку часовщика? Я всегда пою ее таким больным, как Мари.
   
    И он быстро подсел к кровати и сказал:
   
    - Не сердись, что я не выцарапал Мышиному Королю все четырнадцать глаз
    сразу, - этого нельзя было сделать. А зато я тебя сейчас порадую.
   
    С этими словами старший советник суда полез в карман и осторожно вытащил
    оттуда - как вы думаете, дети, что? - Щелкунчика, которому он очень искусно
    вставил выпавшие зубки и вправил больную челюсть.
   
    Мари громко вскрикнула от радости, а мать сказала, улыбаясь:
   
    - Вот видишь, как заботится крестный о твоем Щелкунчике...
   
    - А все-таки сознайся, Мари, - перебил крестный госпожу Штальбаум, - ведь
    Щелкунчик не очень складный и непригож собой. Если тебе хочется послушать,
    я охотно расскажу, как такое уродство появилось в его семье и стало там
    наследственным. А может быть, ты уже знаешь сказку о принцессе Пирлипат,
    ведьме Мышильде и искусном часовщике?
   
    - Послушай-ка, крестный! - вмешался в разговор Фриц. - Что верно, то верно:
    ты отлично вставил зубы Щелкунчику, и челюсть тоже уже не шатается. Но
    почему у него нет сабли? Почему ты не повязал ему саблю?
   
    - Ну ты, неугомонный, - проворчал старший советник суда, - никак на тебя не
    угодишь! Сабля Щелкунчика меня не касается. Я вылечил его - пусть сам
    раздобывает себе саблю где хочет.
   
    - Правильно! - воскликнул Фриц. - Если он храбрый малый, то раздобудет себе
    оружие.
   
    - Итак, Мари, - продолжал крестный, - скажи, знаешь ли ты сказку о
    принцессе Пирлипат?
   
    - Ах нет! - ответила Мари. - Расскажи, милый крестный, расскажи!
   
    - Надеюсь, дорогой господин Дроссельмейер, - сказала мама, - что на этот
    раз вы расскажете не такую страшную сказку, как обычно.
   
    - Ну конечно, дорогая госпожа Штальбаум, - ответил Дроссельмейер. -
    Напротив, то, что я буду иметь честь изложить вам, очень занятно.
   
    - Ах, расскажи, расскажи, милый крестный! - закричали дети.
   
    И старший советник суда начал рассказывать.
   
    СКАЗКА О ТВЕРДОМ ОРЕХЕ
   
    Мать Пирлипат была супругой короля, а значит, королевой, а Пирлипат как
    родилась, так в тот же миг и стала прирожденной принцессой. Король
    налюбоваться не мог на почивавшую в колыбельке красавицу дочурку. Он громко
    радовался, танцевал, прыгал на одной ножке и то и дело кричал:
   
    - Хейза! Видел ли кто-нибудь девочку прекраснее моей Пирлипатхен?
   
    А все министры, генералы, советники и штаб-офицеры прыгали на одной ножке,
    как их отец и повелитель, и хором громко отвечали:
   
    - Нет, никто не видел!
   
    Да, по правде говоря, и нельзя было отрицать, что с тех пор, как стоит мир,
    не появлялось еще на свет младенца прекраснее принцессы Пирлипат. Личико у
    нее было словно соткано из лилейно-белого и нежно-розового шелка, глазки -
    живая сияющая лазурь, а особенно украшали ее волосики, вившиеся золотыми
    колечками. При этом Пирлипатхен родилась с двумя рядами беленьких, как
    жемчуг, зубов, которыми она два часа спустя после рождения впилась в палец
    рейхсканцлера, когда он пожелал поближе исследовать черты ее лица, так что
    он завопил: "Ой-ой-ой!" Некоторые, впрочем, утверждают, будто он крикнул:
    "Ай-ай-ай!" Еще и сегодня мнения расходятся. Короче, Пирлипатхен на самом
    деле укусила рейхсканцлера за палец, и тогда восхищенный народ уверился в
    том, что в очаровательном, ангельском тельце принцессы Пирлипат обитают и
    душа, и ум, и чувство.
   
    Как сказано, все были в восторге; одна королева неизвестно почему
    тревожилась и беспокоилась. Особенно странно было, что она приказала
    неусыпно стеречь колыбельку Пирлипат. Мало того, что у дверей стояла
    стража, - было отдано распоряжение, чтобы в детской, кроме двух нянюшек,
    постоянно сидевших у самой колыбельки, еженощно дежурило еще шесть нянек, и
    - что казалось совсем нелепым и чего никто не мог попять - каждой няньке
    приказано было держать на коленях кота и всю ночь гладить его, чтобы он не
    переставая мурлыкал. Вам, милые детки, нипочем не угадать, зачем мать
    принцессы Пирлипат принимала все эти меры, но я знаю зачем и сейчас
    расскажу и вам.
   
    Раз как-то ко двору короля, родителя принцессы Пирлипат, съехалось много
    славных королей и пригожих принцев. Ради такого случая были устроены
    блестящие турниры, представления и придворные балы. Король, желая показать,
    что у пего много и золота и серебра, решил как следует запустить руку в
    свою казну и устроить нечто, достойное его. Поэтому, выведав от
    обер-гофповара, что придворный звездочет возвестил время, благоприятное для
    колки свиней, он задумал задать колбасный пир, вскочил в карету и самолично
    пригласил всех окрестных королей и принцев всего-навсего на тарелку супа,
    мечтая затем поразить их роскошеством. Потом он очень ласково сказал своей
    супруге-королеве:
   
    - Милочка, тебе ведь известно, какая колбаса мне по вкусу...
   
    Королева уже знала, к чему он клонит речь: это означало, что она должна
    лично заняться весьма полезным делом - изготовлением колбас, - которым не
    брезговала и раньше. Главному казначею приказано было немедленно отправить
    на кухню большой золотой котел и серебряные кастрюли; печь растопили
    дровами сандалового дерева; королева повязала свой кухонный передник. И
    вскоре из котла потянуло вкусным духом колбасного навара. Приятный запах
    проник даже в государственный совет. Король, весь трепеща от восторга, не
    вытерпел.
   
    - Прошу извинения, господа! - воскликнул он, побежал на кухню, обнял
    королеву, помешал немножко своим золотым скипетром в котле и, успокоенный,
    вернулся в государственный совет.
   
    Наступил самый важный момент: пора было разрезать на ломтики сало и
    поджарить его на золотых сковородах. Придворные дамы отошли в сторонку,
    потому что королева из преданности, любви и уважения к царственному супругу
    собиралась лично заняться этим делом. Но как только сало начало
    зарумяниваться, послышался тоненький, шепчущий голосок:
   
    - Дай и мне отведать сальца, сестрица! И я хочу полакомиться - я ведь тоже
    королева. Дай и мне отведать сальца!
   
    Королева отлично знала, что это говорит госпожа Мышильда. Мышильда уже
    много лет проживала в королевском дворце. Она утверждала, будто состоит в
    родстве с королевской фамилией и сама правит королевством Мышляндия, вот
    почему она и держала под печкой большой двор. Королева была женщина добрая
    и щедрая. Хотя вообще она не почитала Мышильду особой царского рода и своей
    сестрой, но в такой торжественный день от всего сердца допустила ее на
    пиршество и крикнула:
   
    - Вылезайте, госпожа Мышильда! Поешьте на здоровье сальца.
   
    Мышильда быстро и весело выпрыгнула из-под печки, вскочила на плиту и стала
    хватать изящными лапками один за другим кусочки сала, которые ей
    протягивала королева. Но тут нахлынули все кумовья и тетушки Мышильды и
    даже ее семь сыновей, отчаянные сорванцы. Они набросились на сало, и
    королева с перепугу не знала, как быть. К счастью, подоспела
    обер-гофмейстерина и прогнала непрошеных гостей. Таким образом уцелело
    немного сала, которое, согласно указаниям призванного по этому случаю
    придворного математика, было весьма искусно распределено по всем колбасам.
   
    Забили в литавры, затрубили в трубы. Все короли и принцы в великолепных
    праздничных одеяниях - одни на белых копях, другие в хрустальных каретах -
    потянулись на колбасный пир. Король встретил их с сердечной приветливостью
    и почетом, а затем, в короне и со скипетром, как и полагается государю, сел
    во главе стола. Уже когда подали ливерные колбасы, все заметили, как все
    больше и больше бледнел король, как он возводил очи к небу. Тихие вздохи
    вылетали из его груди; казалось, его душой овладела сильная скорбь. Но
    когда подали кровяную колбасу, он с громким рыданием и стонами откинулся на
    спинку кресла, обеими руками закрыв лицо. Все повскакали из-за стола.
    Лейб-медик тщетно пытался нащупать пульс у злосчастного короля, которого,
    казалось, снедала глубокая, непонятная тоска. Наконец после долгих
    уговоров, после применения сильных средств, вроде жженых гусиных перьев и
    тому подобного, король как будто начал приходить в себя. Он пролепетал едва
    слышно:
   
    - Слишком мало сала!
   
    Тогда неутешная королева бухнулась ему в ноги и простонала:
   
    - О мой бедный, несчастный царственный супруг! О, какое горе пришлось вам
    вынести! Но взгляните: виновница у ваших ног - покарайте, строго покарайте
    меня! Ах, Мышильда со своими кумовьями, тетушками и семью сыновьями съела
    сало, и...
   
    С этими словами королева без чувств упала навзничь. Но король вскочил,
    пылая гневом, и громко крикнул:
   
    - Обер-гофмейстерина, как это случилось?
   
    Обер-гофмейстерина рассказала, что знала, и король решил отомстить Мышильде
    и ее роду за то, что они сожрали сало, предназначенное для его колбас.
   
    Созвали тайный государственный совет. Решили возбудить процесс против
    Мышильды и отобрать в казну все ее владения. Но король полагал, что пока
    это не помешает Мышильде, когда ей вздумается, пожирать сало, и потому
    поручил все дело придворному часовых дел мастеру и чудодею. Этот человек,
    которого звали так же, как и меня, а именно Христиан-Элиас Дроссельмейер,
    обещал при помощи совершенно особых, исполненных государственной мудрости
    мер на веки вечные изгнать Мышильду со всей семьей из дворца.
   
    И в самом деле: он изобрел весьма искусные машинки, в которых на ниточке
    было привязано поджаренное сало, и расставил их вокруг жилища госпожи
    салоежки.
   
    Сама Мышильда была слишком умудрена опытом, чтобы не понять хитрости
    Дроссельмейера, но ни ее предостережения, ни ее увещания не помогли: все
    семь сыновей и много-много Мышильдиных кумовьев и тетушек, привлеченные
    вкусным запахом жареного сала, забрались в дроссельмейеровские машинки и
    только хотели полакомиться салом, как их неожиданно прихлопнула
    опускающаяся дверца, а затем их предали на кухне позорной казни.
   
    Мышильда с небольшой кучкой уцелевших родичей покинула эти места скорби и
    слез. Горе, отчаяние, жажда мести клокотали у нее в груди.
   
    Двор ликовал, но королева была встревожена: она знала Мышильдин нрав и
    отлично понимала, что та не оставит неотмщенной смерть сыновей и близких.
   
    И в самом деле, Мышильда появилась как раз тогда, когда королева готовила
    для царственного супруга паштет из ливера, который он очень охотно ел, и
    сказала так:
   
    - Мои сыновья, кумовья и тетушка убиты. Берегись, королева: как бы королева
    мышей не загрызла малютку принцессу! Берегись!
   
    Затем она снова исчезла и больше не появлялась. Но королева с перепугу
    уронила паштет в огонь, и во второй раз Мышильда испортила любимое кушанье
    короля, на что он очень разгневался...
   
    - Ну, на сегодняшний вечер довольно. Остальное доскажу в следующий раз, -
    неожиданно закончил крестный.
   
    Как ни просила Мари, на которую рассказ произвел особенное впечатление,
    крестного Дроссельмейера продолжать, он был неумолим и со словами: "Слишком
    много сразу - вредно для здоровья. Продолжение завтра" - вскочил со стула.
   
    В ту минуту, когда он собирался уже выйти за дверь, Фриц спросил:
   
    - Скажи-ка крестный, это на самом деле правда, что ты выдумал мышеловку?
   
    - Что за вздор ты городишь, Фриц! - воскликнула мать. Но старший советник
    суда очень странно улыбнулся и тихо сказал:
   
    - А почему бы мне, искусному часовщику, не выдумать мышеловку?
   
    ПРОДОЛЖЕНИЕ СКАЗКИ О ТВЕРДОМ ОРЕХЕ
   
    - Ну, дети, теперь вы знаете, - так продолжал на следующий вечер
    Дроссельмейер, - почему королева приказала столь бдительно стеречь
    красоточку принцессу Пирлипат. Как же было ей не бояться, что Мышильда
    выполнит свою угрозу - вернется и загрызет малютку принцессу! Машинка
    Дроссельмейера ничуть не помогала против умной и предусмотрительной
    Мышильды, а придворный звездочет, бывший одновременно и главным
    предсказателем, заявил, что только род кота Мура может отвадить Мышильду от
    колыбельки. Потому-то каждой няньке приказано было держать на коленях
    одного из сынов этого рода, которых, кстати сказать, пожаловали чином
    тайного советника посольства, и облегчать им бремя государственной службы
    учтивым почесыванием за ухом.
   
    Как-то уже в полночь, одна из двух нянюшек, которые сидели у самой
    колыбельки, вдруг очнулась, словно от глубокого сна. Все вокруг было
    охвачено сном. Никакого мурлыканья - глубокая, мертвая тишина, только
    слышно тиканье жучка-точильщика. Но что почувствовала нянька, когда прямо
    перед собой увидела большую противную мышь, которая поднялась на задние
    лапки и положила свою зловещую голову принцессе на лицо! Нянька вскочила с
    криком ужаса, все проснулись, но в тот же миг Мышильда - ведь большая мышь
    у колыбельки Пирлипат была она - быстро шмыгнула в угол комнаты. Советники
    посольства бросились вдогонку, но не тут-то было: она шмыгнула в щель в
    полу. Пирлипатхен проснулась от суматохи и очень жалобно заплакала.
   
    - Слава богу, - воскликнули нянюшки, - она жива! Но как же они испугались,
    когда взглянули на Пирлипатхен и увидели, что сталось с хорошеньким нежным
    младенцем! На тщедушном, скорчившемся тельце вместо кудрявой головки
    румяного херувима сидела огромная бесформенная голова; голубые, как лазурь,
    глазки превратились в зеленые, тупо вытаращенные гляделки, а ротик
    растянулся до ушей.
   
    Королева исходила слезами и рыданиями, а кабинет короля пришлось обить
    ватой, потому что король бился головой об стену и жалобным голосом причитал:
   
    - Ах я несчастный монарх!
   
    Теперь король, казалось, мог бы понять, что лучше было съесть колбасу без
    сала и оставить в покое Мышильду со всей ее запечной родней, но об этом
    отец принцессы Пирлипат не подумал - он просто-напросто свалил всю вину на
    придворного часовщика и чудодея Христиана-Элиаса Дроссельмейера из
    Нюрнберга и отдал мудрый приказ: Дроссельмейер должен в течение месяца
    вернуть принцессе Пирлипат се прежний облик или, по крайней мере, указать
    верное к тому средство - в противном случае он будет предан позорной смерти
    от руки палача.
   
    Дроссельмейер не на шутку перепугался. Однако он положился на свое умение и
    счастье и тотчас же приступил к первой операции, которую почитал
    необходимой. Он очень ловко разобрал принцессу Пирлипат на части, вывинтил
    ручки и ножки и осмотрел внутреннее устройство, но, к сожалению, он
    убедился, что с возрастом принцесса будет все безобразнее, и не знал, как
    помочь беде. Он опять старательно собрал принцессу и впал в уныние около ее
    колыбели, от которой не смел отлучаться.
   
    Шла уже четвертая неделя, наступила среда, и король, сверкая в гневе очами
    и потрясая скипетром, заглянул в детскую к Пирлипат и воскликнул:
   
    - Христиан-Элиас Дроссельмейер, вылечи принцессу, не то тебе несдобровать!
   
    Дроссельмейер принялся жалобно плакать, а принцесса Пирлипат тем временем
    весело щелкала орешки. Впервые часовых дел мастера и чудодея поразили ее
    необычайная любовь к орехам и то обстоятельство, что она появилась на свет
    уже с зубами. В самом деле, после превращения она кричала без умолку, пока
    ей случайно не попался орешек; она разгрызала его, съела ядрышко и сейчас
    же угомонилась. С тех пор няньки то и дело унимали ее орехами.
   
    - О святой инстинкт природы, неисповедимые симпатии и антипатии! -
    воскликнул Христиан-Элиас Дроссельмейер. - Ты указуешь мне врата тайны. Я
    постучусь, и они откроются!
   
    Он тотчас же испросил разрешения поговорить с придворным звездочетом и был
    отведен к нему под строгим караулом, Оба, заливаясь слезами, упали друг
    другу в объятия, так как были закадычными друзьями, затем удалились в
    потайной кабинет и принялись рыться в книгах, где говорилось об инстинкте,
    симпатиях и антипатиях и других таинственных явлениях.
   
    Наступила ночь. Придворный звездочет поглядел на звезды и с помощью
    Дроссельмейера, великого искусника и ц этом деле, составил гороскоп
    принцессы Пирлипат. Сделать это было очень трудно, ибо линии запутывались
    все больше и больше, но - о радость! - наконец все стало ясно: чтобы
    избавиться от волшебства, которое ее изуродовало, и вернуть себе былую
    красоту, принцессе Пирлипат достаточно съесть ядрышко ореха Кракатук.
   
    У ореха Кракатук была такая твердая скорлупа, что по нему могла проехаться
    сорокавосьмифунтовая пушка и не раздавить его. Этот твердый орех должен был
    разгрызть и, зажмурившись, поднести принцессе человек, никогда еще не
    брившийся и не носивший сапог. Затем юноше следовало отступить на семь
    шагов, не споткнувшись, и только тогда открыть глаза.
   
    Три дня и три ночи без устали работали Дроссельмейер со звездочетом, и как
    раз в субботу, когда король сидел за обедом, к нему ворвался радостный и
    веселый Дроссельмейер, которому в воскресенье утром должны были снести
    голову, и возвестил, что найдено средство вернуть принцессе Пирлипат
    утраченную красоту. Король обнял его горячо и благосклонно и посулил ему
    бриллиантовую шпагу, четыре ордена и два новых праздничных кафтана.
   
    - После обеда мы сейчас же и приступим, - любезно прибавил король. -
    Позаботьтесь, дорогой чудодей, чтобы небритый молодой человек в башмаках
    был под рукой и, как полагается, с орехом Кракатук. И не давайте ему вина,
    а то как бы он не споткнулся, когда, словно рак, будет пятиться семь шагов.
    Потом пусть пьет вволю!
   
    Дроссельмейера напугала речь короля, и, смущаясь и робея, он пролепетал,
    что средство, правда, найдено, но что обоих - и орех, и молодого человека,
    который должен его разгрызть, - надо сперва отыскать, причем пока еще очень
    сомнительно, возможно ли найти орех и щелкунчика. В сильном гневе потряс
    король скипетром над венчанной главой и зарычал, как лев:
   
    - Ну, так тебе снесут голову!
   
    На счастье поверженного в страх и горе Дроссельмейера, как раз сегодня обед
    пришелся королю очень по вкусу, и поэтому он был расположен внимать
    разумным увещаниям, на которые не поскупилась великодушная королева,
    тронутая судьбой несчастного часовщика. Дроссельмейер приободрился и
    почтительно доложил королю, что, собственно, разрешил задачу - нашел
    средство к излечению принцессы и тем самым заслужил помилование. Король
    назвал это глупой отговоркой и пустой болтовней, но в конце концов, выпив
    стаканчик желудочной настойки, решил, что оба - часовщик и звездочет -
    тронутся в путь и не вернутся обратно, пока у них в кармане не будет ореха
    Кракатук. А человека, нужного для того, чтобы разгрызть орех, по совету
    королевы, решили раздобыть путем многократных объявлений в местных и
    заграничных газетах и ведомостях с приглашением явиться во дворец...
   
    На этом крестный Дроссельмейер остановился и обещал досказать остальное в
    следующий вечер.
   
    КОНЕЦ СКАЗКИ О ТВЕРДОМ ОРЕХЕ
   
    И в самом деле, па следующий день вечером, только зажгли свечи, явился
    крестный Дроссельмейер и так продолжал свой рассказ:
   
    - Дроссельмейер и придворный звездочет странствовали уже пятнадцать лет и
    все еще не напали па след ореха Кракатук. Где они побывали, какие
    диковинные приключения испытали, не пересказать, детки, и за целый месяц.
    Этого я делать не собираюсь, а прямо скажу вам, что, погруженный в глубокое
    уныние, Дроссельмейер сильно стосковался по родине, по милому своему
    Нюрнбергу. Особенно сильная тоска напала на него как-то раз в Азии, в
    дремучих джунглях, где он вместе со своим спутником присел выкурить
    трубочку табака.
   
    - О дивный, дивный Нюрнберг мой, кто не знаком еще с тобой, пусть побывал
    он даже в Вене, в Париже и Петервардейне, душою будет он томиться, к тебе,
    о Нюрнберг, стремиться - чудесный городок, где в ряд красивые дома стоят...
   
    Жалобные причитания Дроссельмейера вызвали глубокое сочувствие у
    звездочета, и он тоже разревелся так горько, что его слышно было на всю
    Азию. Но он взял себя в руки, вытер слезы и спросил:
   
    - Досточтимый коллега, чего же мы здесь сидим и ревем? Чего не идем в
    Нюрнберг? Не все ли равно, где и как искать злополучный орех Кракатук?
   
    - И то правда, - ответил, сразу утешившись, Дроссельмейер.
   
    Оба сейчас же встали, выколотили трубки и из джунглей в глубине Азии
    прямехонько отправились в Нюрнберг.
   
    Как только они прибыли, Дроссельмейер сейчас же побежал к своему
    двоюродному брату - мастеру игрушек, резчику по дереву, лакировщику и
    позолотчику Кристофу-Захариусу Дроссельмейеру, с которым не виделся уже
    много-много лет. Ему-то и рассказал часовщик всю историю про принцессу
    Пирлипат, госпожу Мышильду и орех Кракатук, а тот то и дело всплескивал
    руками и несколько раз в удивлении воскликнул:
   
    - Ах, братец, братец, ну и чудеса!
   
    Дроссельмейер рассказал о приключениях на своем долгом пути, рассказал, как
    провел два года у Финикового короля, как обидел и выгнал его Миндальный
    принц, как тщетно запрашивал он Общество естествоиспытателей в Городе
    Белок, - короче говоря, как ему нигде не удалось напасть па след ореха
    Кракатук. Во время рассказа Кристоф-Захариус не раз прищелкивал пальцами,
    вертелся на одной ножке, причмокивал губами и приговаривал:
   
    - Гм, гм? Эге! О! Вот так штука! Наконец он подбросил к потолку колпак
    вместе с париком, горячо обнял двоюродного брата и воскликнул:
   
    - Братец, братец, вы спасены, спасены, говорю я! Слушайте: или я жестоко
    ошибаюсь, или орех Кракатук у меня!
   
    Он тотчас же принес шкатулочку, откуда вытащил позолоченный орех средней
    величины.
   
    - Взгляните, - сказал он, показывая орех двоюродному брату, - взгляните на
    этот орех. История его такова. Много лет назад, в сочельник, пришел сюда
    неизвестный человек с полным мешком орехов, которые он принес на продажу. У
    самых дверей моей лавки с игрушками он поставил мешок наземь, чтоб легче
    было действовать, так как у него произошла стычка со здешним продавцом
    орехов, который не мог потерпеть у нас чужого торговца. И, как на грех,
    мешок переехала тяжело нагруженная фура. Все орехи были передавлены, за
    исключением одного, который чужеземец, странно улыбаясь, и предложил
    уступить мне за цванцигер 1720 года. Мне это показалось загадочным, но я
    нашел у себя в кармане как раз такую монетку, какую он просил, купил орех и
    позолотил его. Сам хорошенько не знаю, почему я так дорого заплатил за
    орех, а потом так берег его.
   
    Всякое сомнение в том, что орех двоюродного брата - это действительно орех
    Кракатук, который они так долго искали, тут же рассеялось, когда
    подоспевший на зов придворный звездочет аккуратно соскоблил с ореха
    позолоту и отыскал на скорлупе слово "Кракатук", вырезанное китайскими
    письменами.
   
    Радость путешественников была огромна, а двоюродный брат Дроссельмейера
    поч¬л себя счастливейшим человеком в мире, когда Дроссельмейер уверил его,
    что счастье ему обеспечено, ибо отныне сверх значительной пенсии он будет
    получать золото для позолоты даром.
   
    И чудодей и звездочет - оба уже нахлобучили ночные колпаки и собирались
    укладываться спать, как вдруг последний, то есть звездочет, повел такую
    речь:
   
    - Дражайший коллега, счастье никогда не приходит одно. Поверьте, мы нашли
    не только орех Кракатук, но и молодого человека, который разгрызет его и
    преподнесет принцессе ядрышко - залог красоты. Я имею в виду не кого иного,
    как сына вашего двоюродного брата. Нет, я не лягу спать, - вдохновенно
    воскликнул он. - Я еще сегодня ночью составлю гороскоп юноши! - С этими
    словами он сорвал колпак с головы и тут же принялся наблюдать звезды.
   
    Племянник Дроссельмейера был в самом деле пригожий, складный юноша, который
    еще ни разу не брился и не надевал сапог. В ранней молодости он, правда,
    изображал два рождества кряду паяца; но этого ничуточки не было заметно:
    так искусно был он воспитан стараниями отца. На святках он был в красивом
    красном, шитом золотом кафтане, при шпаге, держал под мышкой шляпу и носил
    превосходный парик с косичкой. В таком блестящем виде стоял он в лавке у
    отца и со свойственной ему галантностью щелкал барышням орешки, за что они
    и прозвали его Красавчик-Щелкунчик.
   
    Наутро восхищенный звездочет упал в объятия Дроссельмейера и воскликнул:
   
    - Это он! Мы раздобыли его, он найден! Только, любезнейший коллега, не
    следует упускать из виду двух обстоятельств: во-первых, надо сплести вашему
    превосходному племяннику солидную деревянную косу, которая была бы
    соединена с нижней челюстью таким образом, чтобы ее можно было сильно
    оттянуть косой; затем по прибытии в столицу надо молчать о том, что мы
    привезли с собой молодого человека, который разгрызет орех Кракатук, -
    лучше, чтобы он появился гораздо позже. Я прочел в гороскопе, что, после
    того, как многие сломают себе на орехе зубы без всякого толку, король
    отдаст принцессу, а после смерти и королевство в награду тому, кто
    разгрызет орех и возвратит принцессе утраченную красоту.
   
    Мастер игрушек был очень польщен, что его сыночку предстояло жениться на
    принцессе и самому сделаться принцем, а затем и королем, и потому он охотно
    доверил его звездочету и часовщику. Коса, которую Дроссельмейер приделал
    своему юному многообещающему племяннику, удалась на славу, так что тот
    блестяще выдержал испытание, раскусив самые твердые персиковые косточки.
   
    Дроссельмейер и звездочет немедленно дали знать в столицу, что орех
    Кракатук найден, а там сейчас же опубликовали воззвание, и когда прибыли
    наши путники с талисманом, восстанавливающим красоту, ко двору уже явилось
    много прекрасных юношей и даже принцев, которые, полагаясь на свои здоровые
    челюсти, хотели попытаться снять злые чары с принцессы.
   
    Наши путники очень испугались, увидев принцессу. Маленькое туловище с
    тощими ручонками и ножками едва держало бесформенную голову. Лицо казалось
    еще уродливее из-за белой нитяной бороды, которой обросли рот и подбородок.
   
    Все случилось так, как прочитал в гороскопе придворный звездочет.
    Молокососы в башмаках один за другим ломали себе зубы и раздирали челюсти,
    а принцессе ничуть не становилось легче; когда же затем их в полуобморочном
    состоянии уносили приглашенные на этот случай зубные врачи, они стонали:
   
    - Поди-ка раскуси такой орех!
   
    Наконец король в сокрушении сердечном обещал дочь и королевство тому, кто
    расколдует принцессу. Тут-то и вызвался наш учтивый и скромный молодой
    Дроссельмейер и попросил разрешения тоже попытать счастья.
   
    Принцессе Пирлипат никто так не понравился, как молодой Дроссельмейер; она
    прижала ручки к сердцу и от глубины души вздохнула:
   
    - Ах, если бы он разгрыз орех Кракатук и стал моим мужем!
   
    Вежливо поклонившись королю и королеве, а затем принцессе Пирлипат, молодой
    Дроссельмейер принял из рук обер-церемониймейстера орех Кракатук, положил
    его без долгих разговоров в рот, сильно дернул себя за косу и - щелк-щелк!
    - разгрыз скорлупу на кусочки. Ловко очистил он ядрышко от приставшей
    кожуры и, зажмурившись, поднес, почтительно шаркнув ножкой, принцессе,
    затем начал пятиться. Принцесса тут же проглотила ядрышко, и - о чудо! -
    уродец исчез, а на его месте стояла прекрасная, как ангел, девушка с лицом,
    словно сотканным из лилейно-белого и розового шелка, с глазами, сияющими,
    как лазурь, с вьющимися колечками золотыми волосами.
   
    Трубы и литавры присоединились к громкому ликованию парода. Король и весь
    двор танцевали на одной ножке, как при рождении принцессы Пирлипат, а
    королеву пришлось опрыскивать одеколоном, так как от радости и восторга она
    упала в обморок.
   
    Поднявшаяся суматоха порядком смутила молодого Дроссельмейера, которому
    предстояло еще пятиться положенных семь шагов. Все же он держался отлично и
    уже занес правую ногу для седьмого шага, но тут из подполья с
    отвратительным писком и визгом вылезла Мышильда. Молодой Дроссельмейер,
    опустивший было ногу, наступил на нее и так споткнулся, что чуть не упал.
   
    О злой рок! В один миг юноша стал так же безобразен, как до того принцесса
    Пирлипат. Туловище съежилось и едва выдерживало огромную бесформенную
    голову с большими вытаращенными глазами и широкой, безобразно разинутой
    пастью. Вместо косы сзади повис узкий деревянный плащ при помощи которого
    можно было управлять нижней челюстью
   
    Часовщик и звездочет были вне себя от ужаса, однако они заметили, что
    Мышильда вся в крови извивается на полу. Ее злодейство не осталось
    безнаказанным: молодой Дроссельмейер крепко ударил ее по шее острым
    каблуком, и ей пришел конец.
   
    Но Мышильда, охваченная предсмертными муками, жалобно пищала и визжала:
   
    - О твердый, твердый Кракатук. мне не уйти от смертных мук! Хи-хи ..
    Пи-пии... Знай, Щелкунчик-хитрец, и тебе придет конец. Мой сынок, Король
    Мышиный, не простит моей кончины, отомстит тебе за мать мышья рать. О
    жизнь, была ты светла, но смерть за мною пришла... Квик!
   
    Пискнув в последний раз, Мышильда умерла, и королевский истопник унес ее
    прочь.
   
    На молодого Дроссельмейера никто не обращал внимания. Однако принцесса
    напомнила отцу его обещание, и король тотчас же повелел подвести к Пирлипат
    юного героя. Но когда бедняга предстал перед ней во всем своем безобразии,
    принцесса закрыла лицо обеими руками и закричала.
   
    - Вон, вон отсюда, противный Щелкунчик!
   
    И сейчас же гофмаршал схватил его за узкие плечики и вытолкал за дверь.
   
    Король распалился гневом, решив, что ему хотели навязать в зятья
    Щелкунчика, во всем винил незадачливых часовщика и звездочета и на вечные
    времена изгнал обоих из столицы. Это не было предусмотрено гороскопом,
    составленным звездочетом в Нюрнберге, но он не преминул снова приступить к
    наблюдению за звездами и прочитал, что юный Дроссельмейер отменно будет
    вести себя в своем новом звании и, несмотря на все свое безобразие,
    сделается принцем и королем. Но его уродство исчезнет лишь в том случае,
    если семиголовый сын Мышильды, родившийся после смерти своих семи старших
    братьев и ставший Мышиным Королем, падет от руки Щелкунчика и если,
    несмотря на уродливую наружность, юного Дроссельмейера полюбит прекрасная
    дама...
   
    Говорят, что и в самом деле па святках видели молодого Дроссельмейера в
    Нюрнберге в лавке его отца - хотя и в образе Щелкунчика, но все же в сане
    принца.
   
    Вот вам, дети, сказка о твердом орехе. Теперь вы поняли, почему говорят:
    "Поди-ка раскуси такой орех!" - и почему щелкунчики столь безобразны...
   
    Так закончил старший советник суда свой рассказ.
   
    Мари решила, что Пирлипат - очень гадкая и неблагодарная принцесса, а Фриц
    уверял, что если Щелкунчик и вправду храбрец, он не станет особенно
    церемониться с Мышиным Королем и вернет себе былую красоту.

Нравится